Анджей Ясинский - Беглец [СИ от 21.11.11]
— Ладно, — вздохнул я, решив не уточнять, насколько разрослась столица за прошедшие годы, порядок расстояний был ясен, — с этим примерно понятно. Вопрос такой. Как там у вас с… Ну, ты точно уверена, что тебя не сдали свои же?
— В смысле? — не поняла Карина.
— Ну, как у вас там дела делаются? Может, ваша аристократия — как пауки в банке, грызется друг с другом? И тебя могли подставить враги твоего отца. Он же какая-то шишка?
— Шишка? Пожалуй, — с заминкой ответила девушка.
— Тогда, если мы появимся в каком-нибудь вашем городе и заявим о себе во всеуслышание, не подставимся ли?
— Не знаю, мне кажется, ты слишком фантазируешь…
— Ты подумай на досуге, а пока давай собираться в поход по моим делам.
Я убрал иллюзию и вышел из комнаты.
Толлеус. Перемены.
Пара детских глаз внимательно следила за путником в сером плаще до самой земли, медленно бредущим по пустынной улочке. Злое солнце пускало веселые солнечные зайчики от его блестящей, словно зеркало, лысины. Парило немилосердно. Листья деревьев, выглядывающие над стенами дворов, застыли в горячем воздухе. Тук-тук-тук — цоканье посоха по булыжнику, да тяжелое дыхание старика — и больше ни звука.
Подросток уже какое-то время крался сзади, выжидая удобный момент. Дворовые стены сходились близко, превращая улочку в узкий коридор. Двоим можно разойтись, но не с таким толстяком, что бредет впереди. Но вот старик решил передохнуть, привалившись к шершавой каменной стене и взявшись обеими руками за посох. Парнишка стрелой метнулся вперед, в три прыжка настигнув жертву, и ловко выхватил заранее примеченный кошелек. Секунда — и он уже далеко. Куда там деду догнать его! — С этой мыслью он полетел вперед, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой, основательно расквасив нос о мостовую.
Старик поудобнее перехватил посох и шаркающей походкой заковылял к незадачливому воришке. Завладев своим кошельком, он медленно отправился дальше.
— Господин!.. — пискнул паренек в удаляющуюся спину.
Тот на секунду замер и неожиданно глубоким для своего возраста голосом буркнул:
— Полежи пару часов, тебе полезно. Потом плетение само развеется. — И более не оборачиваясь отправился дальше по своим делам.
***
Доковыляв до одной из главных улиц, Толлеус сразу же поймал экипаж из тех, что всегда готовы подвезти приличного человека за пару монет. Очень удачно, надо сказать — старик изрядно устал, да и солнечное пекло недвусмысленно намекало о скорой грозе.
Развалившись в коляске и стерев пот, старик с наслаждением вытянул натруженные ноги. Из-под подола дорогого плаща показались старые растоптанные меховые башмаки, на которые возница покосился с явным неодобрением. Пусть его — доживет до старости, поймет всю прелесть мягкой удобной обуви перед новомодными туфлями, придуманными не иначе как заплечных дел мастерами.
Под мерный неторопливый стук копыт Толлеус погрузился в невеселые размышления. Тюрьма, где он проработал без малого сорок лет, разрушена оробосцами. Большая часть здания, конечно, уцелела, но самое сердце — центр управления и защиты — превращен в руины. Теперь это не тюрьма, а просто толстые стены. Восстанавливать сложнейшие искусные плетения вряд ли будут. А значит, прощай работа.
Нет, денег-то хватит: опытный искусник всегда сможет заработать себе на кусок хлеба, но уж очень удачное место было. Конечно, карьеры там не сделаешь, так ведь не о том речь. Мало того, что тюрьма стояла возле дома, так еще и прямой доступ к манонасосам… Вот где теперь прикажешь брать ману для амулетов? Даже в другой тюрьме, если переведут, такого удачного расклада не будет. Мановклад каждого заключенного можно предвидеть. Если манопоток на выходе будет ощутимо слабее, сразу же назначат проверку. Обнаружится утечка — влепят халатность с понижением, а за незаконное подключение к каналу и вовсе посох отберут.
А тут был чародей, который на протяжении без малого тридцати лет прямо-таки фонтанировал маной, при этом по документам чародейский статус имел минимальный. Так что всю его ману вполне можно было присваивать, не вызывая подозрений, что старик исправно и делал все эти годы. И как теперь быть? Конечно, Толлеус надеялся, что чародей не проснется — все засыпали: кто через пару лет, кто через десяток. И так этот держался дольше всех. И ушел не как все. Птица высокого полета. Наверное, из их старших чародеев. Оробосцы редко устраивают заварушки ради своих людей. А тут расстарались. Да так, что теперь новую работу искать надо.
Эх, зачем прошлое ворошить? Думать надо, как дальше быть. Несмотря на гладкое течение жизни, старик готовился ко дню, когда чародея не станет. Дома есть кое-какой запас. Хватит на пару-тройку лет. А потом? А потом амулет, — Толлеус погладил себя по груди, — встанет. Маны нужно много — столько не заработать честным трудом искусника. Остается махровый криминал, а не безобидное мошенничество. И это не хорошо.
Большого желания ехать в комендатуру (а именно туда толстяк и направлялся) не было. Допросят, конечно, проверят. В этом ничего страшного нет: работало все исправно, упрекнуть Толлеуса не в чем. Потом, в лучшем случае предложат какую-нибудь должность на рудниках — присматривать за системой безопасности. Далеко и маны нет. Или официально расторгнут контракт. Но пока он должностное лицо, и встреча назначена — явиться нужно.
Плохо, что комендатура стоит рядом с храмом. А это значит, опять зазывать будут. Лицо Толлеуса брезгливо скривилось. И ведь знают, куда бить! Давить будут в самое больное. И никуда от них не денешься! — Старик тяжело вздохнул, готовясь к неизбежному.
И действительно: лишь только коляска, скрипнув на повороте, нацелилась на храм, в затылке заныло. Толстяк, сжав зубы, стал сопротивляться неделикатному вторжению. Боль нарастала, и конечно старик сдался. В голову полезли образы, заслоняя городской пейзаж.
Вот Толлеус, молодой и здоровый, уверенно попирает ногами землю. Вот дочь с румяным малышом на руках, который машет пухлыми ручками и счастливо гулит. Вот личная оборудованная мастерская с помощниками. И, конечно, слава, признание, богатство… Надо только войти в храм и принять эту прекрасную белоснежную мантию. И тогда бог позаботится о своем новом жреце…
Видение сошло на нет, и Толлеус затряс головой, прогоняя остатки морока. В уголке глаза заискрилась слезинка. Заманчиво, ох как заманчиво! Потому-то и называется Искушение. Вот только вранье все, от первого до последнего образа. Хотя многие ведутся, особенно молодые. Но тем старики и отличаются от юнцов, что опыт нажили. Как, скажите на милость, бог вернет умершую жену, которая-таки пошла служить богу, моля о дочери? И где обещанная дочь?
Старик с завистью покосился на возницу — кому-то боги не досаждают своими видениями. Не каждый человек богоизбран: жрецов мало. И почему именно он оказался среди "счастливчиков" для сомнительной миссии нести слово божье, старый искусник не знал и знать не хотел. Избавиться бы от назойливых видений. Только как объяснить богам, что ему с ними не по пути? Потому что эти могущественные существа себе на уме — не помогут даже в том, что могли бы сделать — в этом старик был уверен. Всю свою долгую жизнь он боролся за каждый день и понял одну вещь: никто никому ничего не делает бескорыстно. Таков закон природы. Поэтому все, чего он достиг — это только его заслуги.
Экипаж, наконец, миновал здание храма и, подрагивая на крупных булыжниках, покатился дальше. До комендатуры оставалось совсем чуть-чуть, но до грозы попасть внутрь Толлеус не успел: налетел шквал, заставив лошадь испуганно заржать. Толстяк вздохнул и поплотнее закутался в плащ. Когда повозка, наконец, остановилась у крыльца, на землю упали первые тяжелые капли, а небо расколола исполинская молния. Старик с завистью смотрел, как какая-то молодая дама, лихо обогнав его на лестнице, скрывается внутри комендатуры, лишь кивнув стражникам в начищенных до зеркального блеска кирасах. У него так просто и быстро миновать охрану не получится.
Идентифицирующая метка в порядке, встреча назначена, посох сдал без разговоров — тут никаких проблем. Проблема была с амулетом. Как законопослушный гражданин, Толлеус распахнул перед стражниками плащ, продемонстрировав свою экипировку. Да и не утаишь ничего — слишком много мощных плетений внутри, слишком велико потребление маны — любой искусник издалека заметит.
По сути, у старика был даже не амулет, а целый жилет на металлическом каркасе, нафаршированный переключателями, лечебными и защитными плетениями, запитанными от манокристалла. Большая тяжелая конструкция — любой в ней покажется толстым. Уникальная разработка самого Толлеуса, по сути — дело всей его жизни и вся его оставшаяся жизнь. Перестанет действовать амулет — встанет сердце, откажут почки и печень. Слишком несовершенно человеческое тело. Знахари разводили руками: со временем не поспоришь. Болезнь болезнью — ее можно вылечить. Но разрушения, оставленные ею — навсегда. Рану можно заживить, но шрам все равно останется. А старость — она как болезнь, оставляющая шрамы по всему телу. Ее можно отсрочить Искусством, но поврежденные органы не заменишь.
